Пятница, 29.03.2024, 00:57 | Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость

Главная » 2014 » Июль » 9 » "Нация Чудца жила здесь всегда". Этнокультурная история и народная традиция Костромской земли
02:06
"Нация Чудца жила здесь всегда". Этнокультурная история и народная традиция Костромской земли

Чудца - народное название местности и населения деревень Дьяконовской сельской администрации Буйского р-на Костромской обл. Особая репутация чудцы находит выражение в устойчивых стереотипах и речевых формулах, одна из которых – "страна чудес". Местные жители называют себя чудца белоглазая.

Самоназванию "чудца" может быть два объяснения. Первое – это обрусевшая группа автохтонного финно-угорского населения, известного пришедшим сюда христианам под именем "чудь". Второе объяснение: нынешние жители – потомки христиан, пришедших в эти места и сохранивших имя "Чудца" только как название местности (здешний церковный приход назывался Никола-Чудца)

Итак, Чудца - народное название местности и населения деревень Дьяконовской сельской администрации Буйского р-на Костромской обл. (в дальнейшем, когда речь пойдет о местности, мы будем писать ее название с прописной, а когда о населении – то с малой буквы). Особая репутация этой локальной группы резко выделяет ее среди окружающих, фактически создавая ей статус “уникальной”. На примере чудцы и ее восприятия соседними жителями мы рассматриваем параметры “уникальности”, т.е. признаки этого статуса в традиционной системе представлений.

В этой статье будут представлены результаты двух поездок – 2000 и 2001 гг., – имевших характер этнографической разведки. Их целью, наряду с обычным этнографическим обследованием, была фиксация авто- и экзостереотипов, в которых манифестируется особая репутация чудцы.

В литературе удалось обнаружить лишь единичные и очень краткие упоминания о селе и церковном приходе Никола-Чудца (Смирнов 1921, с.31; Самарянов 1876). Комплексных описаний чудцы как особой локальной группы, сведений об особенностях самосознания и репутации местных жителей, а также самого слова "чудца" в качестве их самоназвания в литературе и архивных источниках нами не обнаружено, что и побудило предпринять такое описание на основании данных, собранных в ходе экспедиционных поездок. В результате их подтвердилась устойчивость репутации чудцы как необычной группы и выявился набор приписываемых ей отличий. В качестве отличительных признаков упоминаются свойства местности (глушь, отдаленность, бездорожье, медвежий угол, лесная сторона) и особенности населения (черты внешности и характера, особый говор).

Эти признаки мы рассматриваем как "параметры уникальности", значимые для традиционного мировосприятия, т.е. характерные для народной традиции элементы и средства культурного конструирования особого статуса локальной группы. Сразу заметим, что признаки-особенности чудцы, о которых идет речь, – отнюдь не всегда действительно присущи только чудце, чаще наоборот, они фиксировались нами также и у соседей. Это не столько реальные отличия, сколько стереотипы, т.е. представления о чудце и параметрах ее своеобразия: представления, определяющие отношение к этой группе как к иной, не такой как "мы".

Эти признаки, следовательно, нужно рассматривать как средства конструирования культурного барьера или дистанции между этой и прочими группами. Каждый из приписываемых чудце "уникальных" признаков означает отличие, т.е. указывает на стратегию различения, и представляет собой, по существу, метку культурного барьера, отделявшего чудцу от соседних локальных групп.

Итак, проанализируем набор наиболее устойчивых экзо- и автохарактеристик чудцы – параметров ее "уникальности".

Страна чудес

Особая репутация чудцы находит выражение в устойчивых стереотипах и речевых формулах, одна из которых – "страна чудес". "Однажды, на исходе зимы, – вспоминает костромской журналист и писатель К. Абатуров, – редактор схлопотал мне командировку в самую дальнюю лесную округу, именуемую в народе "страной чудес". Погляжу, думаю, что это за "страна чудес", где я еще не бывал, только по карте знал, что это была округа лесная, расположенная на северо-востоке района, по соседству с Вологодской областью" (Абатуров 1996, с.54).

Речь идет о поездке в с. Дьяконово в начале его журналистской карьеры, в 1930-е гг. Выражение “страна чудес” бытует и до сих пор. На наш вопрос, чем объясняется название “чудца”, местные жители отвечали: "Ня знаю… “Страна чудес”, говорят…" (д.Шелыково. Ж ок.1925 г.р.). Другое выражение, встречающееся в характеристиках чудцы – "нация", употребляющееся, разумеется, метафорически.

Некоторые наши собеседники, настаивая на своеобразии чудцы, не могли назвать конкретных отличий: "И не знаю чем, а все равно нация какая-то", – говорили, например, жители соседней и очень близкой к Чудце Тутке. Надо подчеркнуть, что по своему самосознанию чудца относится к русскому этносу, как и по мнению соседей, несколько менее уверенному:

"Руськие поди ж то. Но моэть, какия и не руськие жили, ведь раньше, раньше, может совсем другие люди жили" (д.Токарево, Елегинская с/а).

Нужно подчеркнуть, что нынешняя чудца по своему самосознанию, языковой и этнокультурным характеристикам принадлежит к русскому этносу и выделяется среди окружающих селений на правах локальной, а не национальной общности.

Слова "нация", "страна" и т.п. используются по отношению к ней окружающим населением не как этноопределители, а как маркеры особой репутации и средства культурного дистанцирования.

В том же ряду стоит и ее название "чудца", апеллирующее к чудской легенде.

Чудская идентификация

Местные жители называют себя чудца белоглазая, под таким же именем известны и в соседнем с.Курилово (Ферапонт) – т.е. в отношении к ним актуализируется формула, традиционно относимая к легендарной чуди. Чудская легенда функционирует в данном случае фактически как один из символов идентичности местных жителей. Это не позволяет нам совсем обойти этноисторическую тему.

Самоназванию "чудца" может быть два объяснения.

Первое – это обрусевшая группа автохтонного населения, известного пришедшим сюда христианам под именем "чудь". В пользу такой версии говорит и уменьшительная форма, характерная для экзонимов, и отсутствие легенд о столкновениях предков нынешних жителей с чудью, и вполне повседневная идентификация с нею, характерная, по наблюдениям В.В. Пименова, для вепсов (Пименов 1965, с.120, 155).

Второе объяснение: нынешние жители – потомки христиан, пришедших на смену автохтонному дохристианскому населению и сохранивших имя "Чудца" только как название местности (здешний церковный приход назывался Никола-Чудца). Это название, потом уже вторично перенесенное на население, могло обусловить его особую репутацию на основе реконструкции "чудской легенды".

Финно-угорские корни в местных диалектизмах заключаются в фонетических особенностях говора. Это следы дорусского субстрата.

Местность Чудца находится в зоне распространения "чудской" (производной от чуд-, чух-) топонимики, около южной границы реконструируемой исследователями области расселения известной по летописям заволочской чуди и распространения связанных с нею преданий и летописных известий (Пименов 1965, с.141, рис.10), хотя собственно в рассматриваемой местности бытование подобных преданий нами не обнаружено.

Чудца находится у южной границы ареала распространения гидронимов на -ньга (-еньга), топоосновы которых расшифровываются как из прибалтийско-финских, так и из волжско-финских (мерянского, марийского) языков, т.е. язык оставившего их населения должен был занимать промежуточное положение между двумя этими ветвями.

Чрезвычайно компактный плотный ареал гидронимов на -ньга, по данным А.К. Матвеева, интерпретируется как этнотерритория заволочской чуди, а реконструируемый по топоосновам древний финноугорский язык – как чудской (Матвеев 1960; 1964, с.190 – 191; Рябинин 1995, с.17 – 19).

Чудца находится на южной окраине этого ареала, и одна из относящихся к ней деревень носит название Печен(ь)га, по одноименной реке, впадающей в р.Кострому недалеко от этой деревни.

По историческим свидетельствам, приводимым исследователем церковной истории В.А. Самаряновым (1876), "обитатели Чудской волости, расположенной к северу от Галича, в XIV в. говорили "по-чудски"" (Археология 1997, с.195).

На карте, приводимой в монографии Л.И. Ивиной (1985), фигурирует Чудская волость, расположенная южнее Галича, примерно там, где в XIX в. был приход Троица-Чудцы (на нынешней карте, составленной по сведениям конца 1980-х гг., с.Троица-Чудцы обозначено как нежилое).

Интересующая же нас местность (Чудцовская волость XIX в.) расположена к северо-западу от Галича. Заметим, что нельзя исключать связи между обоими "чудцовскими" приходами. По воспоминаниям жителей северной чудцы (т.е. с. Дьяконово), одним из мест, куда они ходили по обету на богомолье, было с.Сумароково, примерно в 70 км к югу (по прямой) от Николо-Чудцы, на водоразделе рек Письма, Шача и Тебза; примерно в 35 км отсюда, между верховьями Тебзы и истоком р.Кусь, находился приход Троица-Чудцы. Путь от него до Сумароково укладывается в продолжительность светового дня (вдвое ближе, чем от Николо-Чудцы), так что жители обоих "чудских" приходов вполне могли встречаться там, приходя на богомолье.


Погост Илья Пророк на Тутке

На материале наших прежних наблюдений в разных районах русского Севера и Поволжья (Пинега, Северная Двина, Кировская обл.) мы замечали, что по обету на богомолье часто ходят в места исхода, прежние места обитания, что позволило нам говорить о своеобразной "памяти территории" (Щепанская 1995). Трудно сказать, насколько эта гипотеза применима к рассматриваемому случаю, но, во всяком случае, он ей не противоречит.

По свидетельствам конца XIX ст., жители севера Костромской губ. ходили по обетам также в Александро-Свирский монастырь (более 450 км от Николо-Чудцы). Идя в другие монастыри – на Соловки или Валаам, – они также обязательно останавливались в Александро-Свирском монастыре, причем время похода специально подгадывали к празднику его главной иконы св.Троицы. По обычаю, богомольцы оставались в этой обители до тех пор, пока мощи св.прп.Александра Свирской обители чудотворца после празднования Троицына дня не перенесут из Троицкого собора в место их постоянного пребывания, и только после этого отправлялись дальше (АРЭМ, д.627, л.6). Нам важно отметить, что именно Александро-Свирский монастырь был узловой точкой, от которой расходились другие дороги. Он был основан (датой основания считается 1484 г.) в землях Обонежского ряда, в те времена и по сей день населенных вепсами.

Вепсские поселения небольшими группами располагаются и к югу отсюда. В Бокситогорском р-не, на юге Ленинградской обл., также в местах традиционно вепсского расселения, имеется, между прочим, станция под названием Чудцы (примерно 170 км к югу от Александро-Свирского монастыря).

На востоке Бокситогорский район граничит с Куйской (вепсской) национальной волостью Бабаевского р-на Вологодской области, расположенной в пределах земель бывшего Белозерского княжества, где, по свидетельству путешественника XVI в. С. Герберштейна, аборигены говорили на своем языке, хотя понимали и по-русски (Лашук 1969, с.212). Это население обычно отождествляют с заволочской чудью. По замечанию В.В. Пименова, в официальных документах XIX ст. вепсов называли "чудь", а сами они не только вели свое происхождение, но и прямо отождествляли себя с легендарной чудью (Пименов 1965, с. 120, 155).

Земли Белозерского княжества непосредственно примыкали к территории, на которой мы застали исследуемую нами чудцу. Для того, чтобы судить об этногенетической близости этой группы и вепсов Белозерья и Обонежья, следовало бы сопоставить их культурно-этнографические комплексы, что представляется нам ближайшим направлением исследований, как полевых, так и архивных.


Чудской Христос с Тутки

Отметим, что у костромской чудцы поминальными днями были не только 3, 9 и 40, как у русских, но и 20-й день после смерти человека, так же, как у вепсов Ленинградской области. Сходна с вепсскими и планировка большинства чудцовских поселений (беспорядочная) и жилищ (с печью, расположенной в центре жилой избы).

Подробное сопоставление вепсского и чудцовского культурного комплексов, впрочем, выходит за рамки настоящей статьи, в которой мы рассматриваем чудскую тему только как один из параметров, определяющих своеобразие репутации исследуемой локальной группы.

В наши дни наименование "чудца" по отношению к населению окрестностей с.Дьяконова не имеет значения этнонима, а используется как указание на своеобразие здешней местности ("страна чудес") и ее жителей ("чудца белоглазая", "чудаки-дураки") и отчасти само способствует сохранению обособленности данной локальной группы. Можно отметить еще, что южнее, например, в Елегино и Залесье, слово чудь используется синонимично встречающимся в других локальных традициях словам блазь, мленье, кажется, пугает, –для описания встреч с нечистой силой, демоном, нежитью, т.е. как термин отчуждения.

Приход Николо-Чудца

Вне зависимости от того, считать ли современную чудцу потомками автохтонного дорусского или расселившегося здесь христианского населения, возникает вопрос о причинах долгого сохранения самого названия "чудца".


Николаевская церковь в Чудце (Николо-Чудцы)

По всей вероятности, это связано с тем, что имя "чудца" перешло в название местного храма и прихода. В к. XIX – начале XX вв. Чудцовская волость включала три обширных куста деревень: Дьяконово, Тутка (по р. Тутке, впадающей в р. Кострому северо-восточнее Дьяконова) и Демьяново (ныне относится к Вологодской обл.). Название "чудца" сейчас относится к части б.Чудцовской волости, совпадаюшей с границами прихода Николо-Чудца (или, по документам XIX в., Никола-Чудцы). Его центр – погост Николо-Чудца – расположен на высоком холме у впадения ручья Николка (Никольского) в р.Кострому. Каменный храм, освященный в честь свт.Николая Чудотворца, был построен в 1808 г. и закрыт властями в 1930-х гг., однако не был разрушен.

Между тем, существование самой чудцы относят и к гораздо более древним временам, считая ее автохтонным населением. На наш вопрос: "давно ли чудца здесь живет?" местные жители уверенно отвечают: "А вобше все время" (А. Шипова, д.Шелыково). Некоторые утверждают, что все население Буйского района и города Буя происходит от чудцы: "Там считай что все население – деды-прадеды, считай, что здесь из чудцы. У многих (из чудцы. – Т.Щ.) в Буе родственники. В основном, все коренные" (Ж, 1925 г.р., д.Печенга).

Ни разу не пришлось слышать преданий о приходе чудцы или ее предков из других мест. Наоборот, все, кому был задан такой вопрос, утверждали, что чудца жила здесь всегда, подчеркивая ее особую склонность к оседлости.

Ядром чудцы следует считать, по-видимому, Зарековье, т.е. левобережную часть приходской территории. В этой части расположены местные древности: В.А. Смирнов упоминает, в частности, "группу небольших курганов" возле с.Чудца, а также пещерку треугольной формы в крутом берегу р.Костромы, протекающей неподалеку; в этой пещерке, по местному преданию когда-то скрывались разбойники. Расположенный здесь же под храмовым холмом обширный луг, называемый Татарские наволоки, предание связывает с нашествием татар, которые по пути в Солигалич зимовали будто бы здесь и даже строили временные жилища – зимницы (Смирнов 1921, с.27, 31).

Отметим, что эти предания идентифицируют как самое древнее именно место возле храма, в излучине р.Костромы, – т.е. в Зарековье.

Этнография

Наша задача здесь – проанализировать этнографический материал, принимая к сведению приведенные исторические обстоятельства, как возможные факторы обособления рассматриваемой местности. Итак, перейдем к конкретным стереотипам, определявшим особую репутацию чудцы в глазах костромичей, и к анализу коммуникативных ситуаций, в которых были значимы эти стереотипы.

Характер местности

Ряд устойчивых характеристик чудцы относятся к особенностям ее местоположения. Обычно подчеркиваются такие его качества, как отдаленность и труднодоступность (глушь, бездорожье), малоосвоенность, неокультуренность местности (лесная сторона, медвежий угол). Чаще всего указывают на отдаленность чудцы:

"Да ну, чудца где-то и есь, а я не знаю. Далеко ведь она от нас, чудца",

– говорили нам в д.Токарево (Елегинской с.а.), несмотря на то, что исторически у них были связи с чудцой: оттуда ходили по обету в местный приходской храм в с.Ушаково и к расположенному поблизости (в 4 км за д.Носково) святому источнику (на Батин ключ).

"Это где-то за Талицей,

– весьма неопределенно локализуют чудцу жители Залесья, – где-то в той стороне. Но я в Талице тоже бывал, а в чудце-то нет… Там еще дальше. А после чудцы – там ничего нет. Потому и зовут "темный угол". Там где-то в глухомани лесовой".

"Вот здесь ширь,– поясняет жительница д.Горка, в 1,5 км от Залесья. – Вот здесь ширь считается, а там как-то темно…"

Чудца считалось труднодоступной из-за отсутствия хороших дорог: нынешнюю асфальтированную дорогу от Буя до с.Дьяконово проложили несколько лет назад. До этого надежную связь обеспечивал лишь санный путь. Летом, по свидетельству Л.А. Филимонова, добраться туда можно было только трактором. О том же говорили нам и бывшие жители Тутки: "Там дороги так даляко, кругом грязь, трактора тоже вязли, болотины все большие".

О своей местности говорят "глушь", "угол", "захолустье", "гроб". Такое восприятие может быть связано с периферийным положением чудцы по отношению к культурным центрам.

На протяжении всей своей истории, находясь в составе разных административных единиц, эта местность располагалась около их границ. В первой половине XIII в., в период татарских походов, она лежит на крайнем севере Владимиро-Суздальского княжества. В последней трети XIV в. в составе Галичского княжества окончательно присоединяется к Великому княжеству Московскому, пребывая на самой его северной границе вплоть до присоединения соседних Вологодских и Устюжских земель (самый конец XIV – первая четверть XV в.).

На карте Делиля (составленной в 1705 – 1706 гг., предположительно по русским чертежам 1590-х гг.) верховья р.Костромы, где ныне мы нашли чудцу, обозначены у самой юго-восточной границы Вологодской части Двинской земли, соприкасаясь с Галичскими и Костромскими землями (Рыбаков 1974, с.51).

В конце XVIII в. эти земли были переведены из Вологодской в Костромскую епархию. Именно к этому времени молва относит строительство нынешнего каменного храма Николо-Чудца(ы). В XIX – начале XX в. Чудцовская волость находится на крайнем западе Солигаличского уезда Костромской губ., после революции переводится в Буйский район, где также находится на самой периферии, на сей раз северо-восточной. Таким образом, находясь в составе разных административных единиц, описываемая местность имела статус их дальней окраины, что и обусловило, вероятно, ее репутацию как глухой, темной, малоосвоенной и труднодоступной.

Характеристики жителей

Наряду со свойствами местности, где располагается Чудца, традиционные стереотипы фиксируют и характеристики здешнего населения: его внешности, характера, быта и образа жизни.

Рассмотрим наиболее часто встречающиеся стереотипы, обращая внимание на то, как они влияли на контакты между чудцой и окружающими локальными группами. Лесные занятия С представлением об отдаленности и малой освоенности территории чудцы связано постоянное подчеркивание ее "лесного" образа жизни. Среди главных занятий и источников дохода местных жителей источники XIX – начала XX вв. указывают заготовку и сплав леса. На всю зиму мужчины и подростки из Чудцы уезжали в лес (в сторону рр. Талицы, Тутки и Конногорь), где рубили лес и вывозили на полой, т.е. затапливаемый в половодье берег реки. Готовили плоты, которые сами же весной и сопровождали до Буя или Костромы.

Значительная роль лесного промысла в системе самообеспечения чудцы отмечается как в наших современных записях, так и в источниках конца XIX столетия (АРЭМ, д.612; Жбанков, с.21 – 22). Чудца характеризуется как лесной народ, живущий лесом, причем в описаниях лесозаготовок подчеркивается примитивные особенности быта (лесные избушки с открытым очагом и т.д.) и образа жизни, которую чудцане вели фактически на протяжении полугода.

Еще одна устойчивая характеристика чудцы – "медвежий угол" – также связана с лесом, а возможно, с занятиями и верованиями населения. До сих пор в здешних местах много охотников, среди объектов охоты нередко упоминаются медведи.

Сотрудник КИАМЗ Лев Анатольевич Филимонов, вспоминая, как проходил педагогическую практику в с.Дьяконово (в 1961 г.), рассказывал, что "за четыре месяца школа съела четырех медведей на всякие празднества": к каждому празднику муж одной из учительниц отправлялся с ружьем в лес и приносил медведя для торжественного стола. Л.А. Филимонов рассказывал об этом как об одном из проявлений своеобразия чудцы. Лев Анатольевич говорил об особом отношении к медведю, в частности, упоминал обычай прибивать над притолокой у входа в хозяйственные постройки медвежью лапу в качестве оберега.

Существование этого обычая подтвердил нам и тридцатилетний егерь в с.Дьяконово, уточнив, что лапу прибивают у двери в охотничью избушку.

Вынесем за скобки напрашивающиеся параллели находкам глиняных медвежьих лап в погребениях автохтонного финно-угорского населения на территории Костромской обл., которые принято считать мерянскими. Здесь нам достаточно упомянуть связанный с медведем обычай как один из признаков, по которым определяется своеобразие чудцы в глазах сторонних наблюдателей.

“Позаткненность”

С отдаленностью чудцы от центров и дорог связан комплекс приписываемых ее жителям черт, который в Залесье определили как "позаткненность": "Ну там маленько позаткненные, позаткненный народ… они мало куда ходили гулять" (Ж 1924 г.р.).

Под этим понимали склонность к оседлости, малоподвижность; некоторую отсталость – т.е. особенности, обычно приписываемые жителям глухомани. По существу, речь идет о комплексе стереотипов, связанных с ощущением культурной дистанции. Самой, пожалуй, устойчивой характеристикой чудцы считается ее оседлость.

В глазах самих ее представителей это качество принимает порой идеологический смысл одной из основных ценностей, традиций или моральных основ их образа жизни.

В целом по Солигаличскому уезду в это время были чрезвычайно распространены отхожие промыслы. Большая часть мужчин уходила на заработки, дома оставались почти одни женщины, так что Д.Н. Жбанков назвал статистико-этнографический очерк Солигаличского уезда "Бабья сторона" (1891).

На этом фоне, по его сведениям, резко выделялась Чудцовская волость, крестьяне которой "ходят на сторону крайне мало: 9 по годовым паспортам и 11 по полугодовым, что составляет менее 1% всего мужского населения" (Жбанков 1891, с.21 – 22). Общее население Чудцовской волости, по данным волостного правления, в 1907 году составляло 5714 душ обоего пола (Список, 1913). При этом ежегодный отъезд почти всего мужского населения на вырубку леса и вывоз его на полой (т.е. затопляемый весенним половодьем берег), к местам сплава, расценивался не как поездка, а как промысел на своей собственной территории, которая, очевидно, понималась весьма широко. Такое представление просматривается и в словах нынешних жителей о том, что раньше "все это место", вплоть до самого Чухломского озера, было "наше", всюду жила чудца, а само озеро называлось Чудским.

Жители селений, лежащих к юго-востоку от чудцы, говорят о ней как о “темной” (что, вероятно, связано с представлением об отдаленности и изолированности, о чем шла речь выше): "Темна, конечно темная". – "А почему темная?"– спрашивает собиратель.–"Да ну, просто они этого не знали ничего, что мы знали",– отвечает жительница д.Горка (около Залесья), основываясь в основном на общих стереотипах, а не собственном опыте общения с чудцанами, который сводился к единичным встречам.

Женитьба

Браки с чужими иногда отмечались, но считались непрестижными. Склонность к эндогамии может быть связана с вышеупомянутой демографической пропорцией (достаточное количество женщин), а также с характерным для чудцы "автохтонным" самосознанием, покоящемся на безусловной ценности и поощрении оседлой жизни на одном месте. Предпочтительная эндогамия могла бы быть объяснением и зафиксированной нами "односторонности" чудцовского гостеприимства.

Праздничная гостьба традиционно связана с родственными связями по женской линии. Ходили в гости к родственникам жены (своякам), т.е. туда, откуда брали жен. Круг селений, объединенных взаимной гостьбой, одновременно составляли и брачный круг. Именно в праздники знакомилась молодежь разных деревень и осуществлялся выбор брачного партнера. Взрослые ходили в гости к родственникам жены; молодежь устраивала свои собственные гуляния на улице или в съемной избе. Избу снимали и, следовательно, принимали гостей обычно девушки. Иногда они собирались поочередно друг у друга, либо в доме, где было несколько девушек-невест. Из других деревень к ним приходили по преимуществу парни (именно такая ситуация изображается в фольклоре и воспоминаниях как нормативная, хотя на практике были разные варианты).

Праздничные гуляния молодежи рассматриваются традицией как ситуация выбора парнями невест в другом (там, где празднуют) селении, т.е. опять-таки, принимающая сторона рассматривается как дающая жен. Если в Чудцу по обычаю редко брали жен со стороны, то не было и поводов для постоянной гостьбы вне пределов своей локальной группы. Если сама чудца славилась своей "добротой" (в ситуации приема гостей), т.е. в общественном мнении по преимуществу принимала (а не поставляла) гостей, это должно означать, что она традиционно поставляла жен для окружавших ее локальных групп. Заметим, что в преданиях источником жен обычно выступает более старая, автохтонная на данной территории, группа.

Один из обычных мотивов преданий о заселении мест и основании деревень – женитьба пришельцев на местных женщинах. Пришельцы, как правило, это небольшое мужское сообщество (2 – 5 человек): беглые, дезертиры, разбойники, нередко братья. Женившись на местных женщинах, они начинают строиться, расчищают поля, т.е. дают начало новому селению. Подобный мотив в скрытом виде присутствует и в приводившемся выше предании об основании правобережных деревень чудцы пятью братьями – сыновьями пришельца. В наших полевых материалах есть указания на браки чудцовских девушек на Тутку, в Пензино и даже в Верхний Березовец (единичный случай), а также в Залесье и Елегино.

Внешность

Среди устойчивых характеристик чудцы едва ли не самая распространенная – "чудца белоглазая". Она встречалась нам и в качестве автостереотипа (чаще на правом берегу, в дд.Печенга, Боярское, Холодилово), так и в устах жителей сс.Залесье и Плещеево. Различается восприятие этой формулы. Сами чудцане пытаются дать ей рациональное объяснение: "Белоглазая называется чудца, белоглазая… Есть и черные глаза, но больше-то серые" (д.Холодилово, Ж 1924 г.р.). "Чудца белоглазая", говорили. – "А почему?" – "А сероглазых-то больше. У нас черных-то ведь мало" (д.Боярское, Ж 1925 г.р.).

В Залесье же эту формулу воспринимают как прозвище, не сопоставляя с реальными антропологическими отличиями:

"Чудца белоглазая". – "А действительно у них светлые глаза?" – "Да нет, это просто так называли". – "Только дразнили так: чудца белоглазая".

Как мы уже говорили, между Залесьем и чудцой не было систематического общения. Другой стереотип относительно внешних качеств чудцы зафиксирован среди жителей Тутки, которые считают чудцовских девушек самыми красивыми: "А шо там девчонки были – как куклы, теперь таких девок и не делают (смеется). Да. Как куклы, как куклы были дявчонки. Теперь таких девок и нет. Я не знаю, чему так? Такие аккуратненькие, полненькие, кругленькие" (с.Калинино, Ж ок.1925 г.р.). "Хорошие тетки из чудцы были! Из Анциферова у нас там была женщина… из Печенги вышла на Тутку замуж. Вот и… из Калинина (не села Калинино, а одноименной деревни в Чудце. – Т.Щ.) тоже на Тутку замуж вышла" (с.Калинино, Ж ок.1930 г.р.).

Разговоры о красоте чудцовских девушек связаны обычно с темой замужества. Фактически речь идет о брачной привлекательности. Заметим, что из интервью с чудцанками, специально посвященных представлениям о красоте, выяснилось, что красота бывает у девушек от 16 – 17 лет до замужества или потери девичьей чести; что она заканчивается лет в 20 – 22, когда девушка переходила из невест в старые девы. Фактически "красота" в их понимании означала привлекательность девушки в предбрачный период. Браки с чудцовскими девушками были популярны как на Тутке, так и в Пензино, Калинино, – везде, где мы фиксировали представления об их красоте. Более того, парни с Тутки не считали постыдным "войти в дом" в чудцу, т.е., женившись на чудцанке, жить в доме родителей ее жены. Распространенность этой модели брака подтверждается и материалами Н.Колосова: по его сведениям, парни из других мест, нанимавшиеся в чудцу в работники, не могли рассчитывать жениться на хозяйской дочери. "Но в дом принять могут, если он человек работящий и трезвый" (АРЭМ, ф.7, оп.1, д.612, 1898 г.). Заинтересованность в привлечении парней со стороны может быть связана с некоторой избыточностью девиц, а вместе с тем и склонностью чудцы к оседлости и эндогамии, как приписываемыми этой группе отличительными признаками.

Отвага в драке

Один из устойчивых стереотипов – "отважные" и "отчаянные" – характеризует мужскую часть чудцовского населения и связан с ситуацией драк между деревнями. Л.А. Филимонов, перечисляя признаки своеобразия чудцы, упоминает суровость местных способов проведения досуга. Во время педагогической практики в местной школе он обнаружил, что всякий раз "после выходных их (т.е. учеников. - Т.Щ.) на одного-двух меньше было.

"Я спросил, – вспоминает Лев Анатольевич, - Что это вы? - Дак, а мы чудца!

У них же обычай - им как отдыхать, так надо подраться, и не просто кулаками, а жердь из забора вытаскивали, руки-ноги ломали!" Иными словами, представление об особой драчливости местных парней бытовало в качестве автостереотипа, одного и параметров самосознания чудцы. Мы зафиксировали аналогичное мнение о чудце в качестве экзостереотипа в селах Залесье и Елегино.

“Я в чудце не бывал, но слыхать слыхал, – говорит житель д.Горка, что в 1,5 км от Залесья. – Там ни одна гулянка без драки не обойдется. Или одного, или двух – все равно, в любой праздник зарежут. Там народ отчаянный” (М 1930 г.р.).

“Они отчаянные! – свидетельствуют и жители с.Елегино. – Боявые такие, смелые, нахальные. Вот так можно сказать”.

Я уточняю обстоятельства, при которых могло сложиться такое мнение:

“В Ваших краях парни появлялись из чудцы?” – “Были. У меня даже были, работали у нас. Я знаю, что у нас одна женщина… ну, девчонка… выходила замуж (за чудцовского парня. – Т.Щ.), говорят, свадьба-то была, а батька-то приехал из чудцы… Ну, стали свадьбу-то делать, батька-то такой хребёт, ка-ак выхватит из-за голенища нож вот такой, дак все со свадьбы-та… А то стал выхватывать киричи: маленькая печка была – раньше ведь не железные делали, а клали из кирпича – ну, начал потом вываливать, кирпичам кидать. Вот такия оны… выташшил такой ножину!..” (с.Елегино, Ж 1935 г.р.).

Аналогичный стереотип бытовал и на Тутке.

“Они драчливые были, я помню, – говорила нам о чудцовских парнях бывшая тутковская жительница. – Один у нас дрался и даже, знаете, стакан зубам расколол и стеклянки проглачивал. Вот из чудцы, говорили, такой был парень” (с.Калинино, Ж ок.1930 г.р.).

Чудцовские ребята считались на Тутке особенно дружными:

“Они люди дружные такие были… гулять придут к нам, так они друг за дружку – и за девчонок, и ребята сами с собой – заступались” (с.Калинино, Ж ок.1930 г.р.).

Отметим,что в описаниях “отчаянности” чудцовских парней фигурируют нестандартные орудия (огромный нож), порой экзотические приемы (выхватывание кирпичей из печки, проглатывание стекол), что призвано, вероятно, подчеркнуть необычность их поведения в драке.

Говоры

Еще одна группа стереотипов касается своеобразия говора чудцы. "Когда мы учителями в разные районы разъехались, – вспоминал Л.А. Филимонов, – то после практики (вернувшись в Кострому. – Т.Щ.) перестали друг друга понимать". В целом говоры всех обследованных групп по многим характеристикам занимают промежуточное положение между костромскими и бежецко-белозерскими говорами (Ганцовская 1992; Морозов 1997, с.21 – 24).

Вот это меня смущает – почему именно так? На пути от Буя к бежецко-белозерским говорам есть и другие группы говоров; если не приводятся эти черты, как доказать, что здесь промежуточное положение?? Ганцовская это все обосновывает именно применительно к Бую (у меня, извините, нет этой книжки под рукой; Морозов же, конечно, добросовестно описал ситуацию в Белозерье, но все-таки не совсем профессионально – он ведь историк…). Т.е. я не хочу с этим спорить, могу поверить, что это так, но мне не хватает аргументации. В целом говоры всех обследованных групп по многим характеристикам занимают промежуточное положение между костромскими и бежецко-белозерскими говорами (Ганцовская 1992; Морозов 1997, с.21 – 24).

В этой статье мы не ставим задачи полностью описать чудцовский говор, а рассматриваем те его особенности, которые характеризуют своеобразие этой локальной группы в глазах самих ее представителей и жителей соседних селений: своего рода авто-и гетеростереотипы, поддерживающие существование чудцы как отдельной локальной группы.

В первую очередь обращают на фонетические признаки.

"Оканье". Жители сел к востоку от чудцы по правому берегу р.Костромы (Тутки, Пензино и Калинино Солигаличского р-на), видят ее отличие, прежде всего, в "оканье". По этому же признаку отличает чудцовский говор и уроженка Чудцы (правого берега – Печенгского конца), живущая сейчас в с.Калинино:

"У нас в чудце говорят: "хорошо", а здесь "харашо". У нас говор-то – я еще все чудцовская, мне всё (говорят): "О, чудца, дак, там все на "О"" (Ж 1927 г.р., с.Калинино).

Любопытно, что жители д.Шумовицы, расположенной в левобережной части б.Чудцовской волости, выделяют себя по этому признаку среди всей остальной чудцы: "Вся чудца окает, а мы акаем" (Ж1925 г.р.). Заметим, что в магнитофонных записях наших интервью то, что называют "аканье" заметно в материалах из левобережных деревень: не только Шумовиц, но и соседней деревни Шалыково. В наших записях интервью с жителями с.Калинино – переселенцами с Тутки – "оканье" (хорОша, чОму, пОставки, беднО) едва ли не более заметно, чем в записях, произведенных в чудце. Для тутковских характерна тенденция переносить ударение на "о", в литературном произношении безударное. [Что обозначает заглавное О? Если ударный звук, то, дело не в фонетической, а в акцентологической особенности; несовпадение места ударения в литературном языке и говорах – дело обычное, и здесь именно такой факт.] В то же время в их говоре зафиксированы и признаки "аканья", ничуть, впрочем, не более выраженные, чем в правобережной чудце (жанились, одинакий, чатыре, таперь). [Жанились, чатыре, таперь – типичное отражение “аканья”, наложившегося на закон перехода е в о (жена – жона – жана; четыре – чотыре – чатыре) или на более древний вид слова (древнее топерь вместо теперь – таперь).

Одинакий вместо одинаковый – факт широко известный в старорусском языке, здесь дело в морфемной структуре, а не в фонетике. Собственные ощущения информантов здесь, конечно, возможны и на уровне “на О говорят”, “на А говорят”]. Приходится констатировать, что наблюдения не дают нам данных, подтверждающих различия чудцовского и тутковского говоров по признаку о/а, во всяком случае, в той мере, в какой эти различия акцентирует стеретипное мнение самих жителей Тутки.

Некоторые из тутковских уроженцев, однако, не упоминают этот стереотип, говоря в общем:

"Ну, голос там, язык по-другому работал"; "А вот разговор – нация: ну я сейчас так говорю, а у их как-то не так, не такое" (Ж, ок.1930 г.р.; Ж 1920 г.р., с.Калинино).

Костромские говоры в большинстве своем относятся к Костромской группе севернорусского наречия.

Для большинства из них характерно полное оканье (различение о и а во всех безударных слогах), на юге области – неполное (неразличение о/а в заударных и втором предударном слогах). Однако, территория Чудцы и прилегающих к ней локальных групп, т.е. фактически вся обследованная нами местность, включается в территорию так называемого "костромского акающего острова", правда, находится на его крайней северо-западной периферии (Ганцовская 1992, с.10; Виноградов 1918; Теплова 1985).

Яканье. В костромских акающих говорах исследователи отмечают как аканье, в Чудце не ярко выраженное, так и яканье различных типов, зафиксированное нами во всех обследованных группах. Для всех этих групп характерно замещение и(е) на а в безударных слогах. Примеры такого замещения после твердых согласных мы наблюдали в левобережной части Чудцы: чаво, жаниўся, таперь, антиресное (д.Шелыково) и реже – в правобережной: ничаво (д.Печенга). Однако, замещение и(е) на а более последовательно и заметно после мягких согласных ("яканье").

Нами были зафиксированы следующие примеры такого замещения: Местность Примеры замещения Чудца: левобережье (дд.Шумовицы, Шалыково) Пякчи, пярог, привязли, увязут, убяжал, тряпать, мястечко, вяселая, сястра, рябенка, обмярал, принясла, дерявенского, перяодеться, запрящали, выляз, в лясу, на рякУ, от яво яму; ня знаю, няредко. Чудца: правый берег (Печенга) Бягу, бяжит, дяревни, ляжит, ня вру, сястра, стерягли, тябе, тяперь, у яво Тутка Вылязу, всягда, испяки, няльзя, ня знаю, подярутся, поднясут, разъязжалися, увязем, яво С.Залесье Вярнулись, вздрямнула, вязет, дяревня, даляко, не мялите-ка, побядней, превяликий, ня надо, ня пошли С.Елегино Рябята, сляпой, вязут, привязли, отстягнули, вялась, дяревня, сямья, зярно, свякруха, бярите, в хлявЕ, тялушка, бяда, вяревки, в дявчонках, бязродный, подстерягла, слязай, на бярезе, пярильца, ряка, бяседа, яво, явонна

Несмотря на то, что "яканье" бросается в глаза как одна из наиболее ярких черт вокализма чудцовского говора, нам ни разу не указывали на него как отличительный признак собственно чудцы. "Яканье" становится значимо как различительный признак лишь юго-восточнее, на линии соприкосновения Залесья с жителями сел Плещеево (плещаванами) и Пилятино, находящихся к востоку, в сторону Солигалича.

"Говор-то у нас у всех по-разному, – утверждают жительницы Залесья. – В Плещеево – там вроде на "и" говорят, у нас дак вроде таким: тялёнок… А в Пилятино, там на "и"" (Ж, 1930 и 1940 г.р.).

Это мнение подтверждает и урожденная плещеванка – женщина, 8 лет назад переехавшая в с.Елегино из Плещеева, которое по сей день она считает родным: "Мы сами не здешние, из Плещеева, это дальше, 10 километров отсюда…

Жители Залесья и Елегино отмечают некоторые отличия говора чудцы, но видят их, прежде всего, в произношении согласных, приписывая тамошним жителям пришапетывание и прихохатывание (придыхание?).

"Как-то, ой, не так, немножко как-то пришапетывают" (Ж 1935 г.р., с.Елегино). "Ну я так что видела из Чудцы – обычай и разговор другой. Они говорят и все: – Ха! Ха! Рассказывают, потом: – Ха! Опять начнут рассказывать" (Ж 1925 г.р., с.Залесье).

Наличие долгих твердых шипящих (по мнению диалектологов, восходящее к древним Новгородским говорам: Ганцовская 1992, с.5) действительно является одной из особенностей консонатизма в говоре чудцы: вышшипывает (Шелыково), тишшенька, шшеки, выташшат (д.Шумовицы), поташшили, сташшить (д.Печенга).

Заметно и отвердение шипящих, по сравнению с литературным произношением: вобше, ишо, шипать (Шелыково). Любопытно, однако, что похожие явления встречаются и в записях, сделанных в Елегино (глядяшши, голенишша, уташшили, ишо) и Залесье (хлешшуть, ташшить, голенишшо, освяшоное, ишо). Так что различия по признаку "пришапетывания", по меньшей мере, преувеличены: в елегинском и залесском говоре этот признак выражен ничуть не менее, чем у чудцы, которой он приписывается жителями этих сел.

Можно предположить, что выделение шипящих, известное в Залесье и Елегино, считается в этих селениях архаическим или низкостатусным признаком "неграмотности", потому и приписывается чужакам – жителям Чудцы:

"Как-то они не так, у нас как-то наречие вроде лучше здесь было" (Ж 1931 г.р., с.Залесье).

Роль предубеждений и стереотипов тем более вероятна, что реальные контакты с чудцой были редки, и знание о тамошнем говоре базировались на единичных встречах, а еще больше – на мнении и общеизвестной репутации Чудцы как самого глухого и отдаленного уголка Костромской области. То же может относиться и к акцентированию жителями Тутки отличий чудцы по признаку "оканья", ныне нами не замеченных. Впрочем, нельзя исключать и сглаживания различий в процессе диффузии соседних говоров, так что реальное их состояние в наши дни может уже не соответствовать сформировавшейся ранее репутации, неизбежно запаздывающей по сравнению с языковыми процессами.

Как уже говорилось, перечисленными чертами отнюдь не исчерпываются особенности местных говоров. Для выявления их реальных свойств и различий требуется детальное диалектологическое исследование, невозможное в рамках этнографической разведки. Мы зафиксировали только стереотипы и привели материалы, достаточно ярко, на наш взгляд, демонстрирующие их условность. Реально стереотипы приписывания "чужим" той или иной особенности речи не столько указывает реальные различия говоров, сколько статус данной особенности в среде самих носителей стереотипа. Можно предположить, что чужакам (особенно при недостатке информации или неяркой выраженности реальных различий) будут приписываться те речевые особенности, которые имеют статус архаических и малокультурных.

В случае, если эта гипотеза верна, сами стереотипы могли бы дать информацию о соотношении разных элементов местных говоров во времени. Вне зависимости от этой гипотезы и ее подтверждения, сам факт указания местными жителями различий по говору свидетельствует о существовании коммуникативного барьера (в той или иной степени проницаемого) между локальными группами и помогает провести конкретные границы этих групп, как они представляются самим их представителям.

Например, Залесье и Елегино объединяют себя по говору с Ликургой, но разделяют с Плещеевым и чудцой; чудца разделяется с Туткой, хотя обе локальных группы не так давно входили в Чудцовскую волость и тесно контактировали друг с другом; Тутка отличает себя от Верхнего Березовца и села Калинино (село Солигаличского р-на, не путать с деревней Чудцовской волости), отличие которых видят в акцентировании звуков и (Калинино) либо е (Березовец). Можно заметить, что народные представления фиксируют не столько реальные особенности местных говоров, сколько значимые границы локальных групп.

В устоявшихся стереотипах находят отражение те особенности, которые могут быть знаками этих границ. Границы области расселения чудцы с юго-востока (Залесье) обозначены выделением шипящих, с северо-востока (Тутка) – сохранением о в безударных слогах, т.е. чудце в целом приписываются особенности, характерные для севернорусских (в частности, белозерских) говоров. Возможно, экзостереотип в данном случае фиксирует самую позднюю – северо-западную – волну заселения, соотносимую с преданиями об основании правобережных деревень.

Итак, суммируем стереотипы, относящиеся к чудце и характеризующие ее восприятие соседями.

Наименование локальной группы – чудца, как и устойчивая ее характеристика "чудца белоглазая" – апеллирует к чудской легенде, как одному из неясных, но достаточно стойких оснований групповой идентичности.

Ее длительное сохранение не обязательно предполагает наследственную преемственность нынешних жителей с дорусским населением. Воспроизводство "чудской" идентичности может быть связано с фиксацией этнонима в названии приходского храма (Николо-Чудца).

Чудца имеет репутацию автохтонной группы-прародительницы, живущей на данной территории дольше других, выделяющейся среди соседей своей подчеркнутой оседлостью.

Ей приписывается некоторый избыток женского населения и роль источника (поставщика) женщин в традиционной системе брачных связей. В сюжетной схеме севернорусских преданий о заселении края эта роль обычно принадлежит автохтонной группе по отношению к более поздним пришельцам.

Судя по приведенным выше стереотипам (представления о "красоте" чудцовских девушек и "отваге" парней) и их территориальному распределению, традиционным направлением перетока женщин было направление с юго-востока на северо-запад, север и северо-восток, по своеобразной спирали, закрученной по часовой стрелке в районе водораздела рек Волжского и Северодвинского бассейнов (точнее – рек Костромы и Сухоны).

Автор: Т.Б. Щепанская. Чудца: параметры уникальности// Аспекты уникального в этнокультурной истории и народной традиции. СПб.: МАЭ РАН, 2004. С.347 – 385
Фото: жителей из группы "Чудца" http://odnoklassniki.ru/group/50815810535497
Бибилиография и список информантов: http://www.poehaly.narod.ru/chudza.htm

Категория: Новости Мерянии | Просмотров: 9174 | Добавил: merja | Теги: чудь, буй, Николо-Чудца, Тутка, финно-угры, кострома, краеведение, меря | Рейтинг: 5.0/9
СТАНЬ МЕРЯ!

ИНТЕРЕСНОЕ
ТЭГИ
мерянский Павел Травкин чашечник меря финно-угры чудь весь Merjamaa Меряния финно-угорский субстрат вепсы История Руси меряне суздаль владимир история марийцы мари Ветлуга Ростов Великий ростов новгород Русь экология славяне топонимика кострома КРИВИЧИ русские Язычество камень следовик синий камень камень чашечник сакральные камни этнофутуризм археология мурома Владимиро-Суздальская земля мерянский язык ономастика Ростовская земля балты финны городище Векса озеро Неро краеведение православие священные камни этнография святой источник общество Плёс дьяковцы Ивановская область регионализм культура идентитет искусство плес ингрия антропология россия москва ярославль мифология вологда лингвистика Марий Эл будущее Унжа вятичи Залесье волга поэзия нея галич деревня туризм север мерянский этнофутуризм Древняя Русь шаманизм латвия русский север иваново буй капище Ярославская область Языкознание реконструкция скандинавы средневековье Европа магия Этногенез коми старообрядцы Костромская область христианство
Статистика
Яндекс.Метрика